На днях команда проекта SiberiaDOC, который уже третий год занимается популяризацией и развитием документального кино в Сибири, открывает в Красноярске третий сезон. Проект, начавшийся с энтузиазма и маленького киноклуба, в этом году готовит показы современной зарубежной документалистики, а также передвижной фестиваль «SiberiaDOC», который охватит Красноярск, Новосибирск и Иркутск. Мы встретились с кураторами проекта Кристиной Дауровой и Николаем Бемом, чтобы поговорить о том, как SiberiaDOC удаётся заинтересовать документальным кино публику, что такое creative documentary и почему молодые режиссёры-документалисты уезжают из Сибири.
— Ещё пару лет назад SiberiaDOC был совсем маленьким киноклубом, а теперь вы готовите полноценные документальные программы на год, привозите зарубежную документалистику. В чём фокус?
Кристина: Мы и правда начинали с пяти человек в кинозале Красноярского музейного центра. На одном из первых показов перед Новым годом мы сидели в полном одиночестве и думали, что всё пропало. Но постепенно в клуб стали заглядывать люди, каждый из них привёл друга, а этот друг — ещё двух друзей, сокурсников, коллег… И всё закрутилось. Потом SiberiaDOC переехал в Дом кино, и к постоянным зрителям киноклуба добавились зрители кинотеатра, которые знали, что каждую среду в 19.00 они могут прийти и увидеть документальную ленту.
— Всё же как вам удалось заманить на свои показы молодых людей, ведь документальное кино — особый жанр, довольно сложный и специфический? У нас даже на картинах с Каннского кинофестиваля или с «Санденса» сидит всего пара человек.
Кристина: Мы сразу делали ставку на молодёжь, но документальное кино проще воспринимают взрослые люди. Поэтому первые два года к нам ходили взрослые зрители: люди творческих профессий, журналисты. Но в прошлом году мы показывали фильм Йоргена Лета «66 сцен из жизни Америки» и сделали козырный ход — поставили на афишу Энди Уорхола, который присутствует в фильме, но играет там далеко не ключевую роль. Но с этой фоткой Уорхола мы собрали всех хипстеров города. И зритель раскусил, что документальное кино — это не просто скучные говорящие головы по телевидению, рассказывающие про НЛО. Документалистика может быть шокирующей, неоднозначной и яркой. Сейчас на каждый показ к нам приходит 30–50 человек. Под каждый фильм мы стараемся делать минисобытие, прикидываем, какой аудитории картина была бы интересна. Например, на фильм «Ромео и Джульетта в стране Советов» про оперу Прокофьева мы приглашали композиторов, учащихся Академии музыки и театра, хореографического училища, и не прогадали. А на «Пять разбитых камер» — взгляд на проблему палестино-израильского конфликта — звали учителей истории, журналистов, коллег. И обсуждение потом длилось почти столько же, сколько сам фильм.Поэтому мы обязательно устраиваем обсуждения после просмотров, хотим видеть людей, которые к нам приходят.
— Воспитываете аудиторию?
Кристина: Не в такой резкой формулировке, но да. Произведение искусства, будь то фильм или спектакль, всегда в тебе что-то цепляет. Просто ты не всегда можешь понять, что именно. Документальный фильм в любом случае зацепит (даже с негативной стороны), оставит отклик, поэтому о нём нужно говорить. Если я вижу одного и того же зрителя на нескольких наших показах, для меня это уже результат. Значит, потребность смотреть кино, которое оставляет в тебе вопросы, есть.
— Как вы отбираете фильмы для показов и почему делаете ставку на художественную документалистику? Чем она отличается от документальных картин на телевидении, например?
Кристина: Художественная документалистика — или creative documentary — это не журналистское кино, а авторское, независимое, режиссёр в нём выступает как художник. Он высказывает своё субъективное мнение, а не стремится к объективности, как часто бывает на телевидении. Мы также выбираем фильмы, где режиссёры глубоко копаются в теме, ищут новые формы, новые способы рассказать историю. Даже фильм о глобальном потеплении, сделанный в духе creative documentary, может стать интересным как раз благодаря необычному взгляду режиссёра, его индивидуальным творческим поискам.
Николай: У creative documentary интересная история. До середины 1980-х годов на европейском телевидении очень плотно сотрудничали с независимыми документалистами. Но киноязык развивался, режиссёры находили новые формы, и западное ТВ, с развитием измерения рейтингов, появлением пипл-метров, выработало жёсткие формальные принципы, по которым они стали отбирать документальные картины. Например, в них постоянно должен был звучать закадровый голос, потому что если человек гладит, готовит, стирает и у него шумит телевизор, он должен хотя бы слышать, что там происходит. Но небольшая кучка документалистов решила идти своим путём, и так появилось направление creative documentary — независимое, свободное от формальностей. С начала 2000-х этот жанр стал активно развиваться, в том числе и в России, где долгое время документальное кино было инструментом пропаганды, политического влияния, идеологической хроники — и где почти не было автора.И в этом плане основное отличие авторской документалистики от журналистских фильмов в том, что автор creative documentary пытается понять героя в процессе какого-то периода его жизни, подойти к нему ближе, дождаться, когда герой не будет замечать человека с камерой. Это иной уровень искренности. А журналист, снимающий документальный фильм, очень быстро берёт то, что ему нужно, и так же быстро уходит.
— А много ли молодых документалистов в Сибири, готовых к такой сложной работе над фильмом?
Николай: SiberiaDOC два года подряд был официальным представителем программы EURASIADOC, в рамках которой мы проводили конкурсный отбор фильмов. В последний раз к нам пришло 96 заявок от молодых режиссёров со всей России, в том числе из Новосибирска и Красноярска.
Кристина: Режиссёры есть, но многие из них просто не знают, куда бежать со своими идеями. А когда идея остаётся в тебе, это, наверное, самое страшное в жизни. Поэтому мы периодически проводим семинары по документалистике, помогаем с продвижением фильма. Но проблема в том, что многие молодые люди, которые хотят снимать документальное кино, уезжают в столицы. «Миграция» молодых режиссёров происходит потому, что в Сибири — посмотрим правде в глаза — нет больших возможностей относительно кинематографии. Поэтому наш проект отчасти пытается эти возможности здесь выстраивать. Возможно, наши семинары по документалистике перерастут в дальнейшем в нечто большее. Ведь Москва не резиновая, поэтому давайте сделаем резиновым Красноярск.
Николай: Уезжающих тоже можно понять. Как и во многих сферах, в документалистике есть централизация. Те проблемы, в которых варятся московские документалисты, очень редко доходят до регионов. Средства на производства фильмов даёт практически только министерство культуры. Мы по себе это знаем: ряд наших успешных проектов на Западе, которые получали поддержку Французской киноакадемии, французских телеканалов, натыкались на государственный барьер. Нас просто отсекали. С улицы туда почти не пробиться, там «все свои». В этом смысле человеку, который отучился в Москве или Петербурге, возвращаться обратно в Сибирь почти нет смысла, рынок документалистики, заказчики, фестивали — там.
— Есть ли в Сибири своё сообщество документалистов?
Кристина: Это основная наша цель — сформировать это сообщество, потому что сейчас его нет. У нас есть друзья, которые поддерживают нас и плане программы киноклуба и в плане фестиваля SiberiaDOC, потому что мы стараемся делать его передвижным по Сибири. В Иркутске мы дружим с ребятами из кинофонда, дружим с пермяками и международным кинофестивалем «Флаертиана», в том году познакомились с новосибирцами. Нужно этот кинематографический вакуум как-то пробивать. Поэтому мы надеемся, что в будущем по всей Сибири будут кинематографические точки.
Николай: Да, у нас жизненная среда очень богатая для документалистов. Сломы эпох, современные проблемы — всё это отображается в людях густыми красками. Почему мы ещё занялись этим проектом, потому что о культуре и её трансформациях говорят очень мало. Информационная политика в руках редакторов, которым интересны новости. А откуда люди будут узнавать про культуру? Документальное кино — это такой островок свободы, где она есть.
— А готово ли, скажем, поколение 90-х снимать документальное кино? Ведь режиссёры-документалисты во многом романтики, готовые ради фильма как произведения искусства тратить годы жизни. А современная культура, кинематограф сегодня зачастую преподносят фильм как продукт, проект.
Николай: Да, готово. Молодые люди, которые сегодня приходят в документальное кино, находят в нём ту искренность, которой больше нигде не находили. Они открытые и увлечённые. К тому же технические возможности сейчас просто потрясающие, и молодые режиссёры совсем иначе, чем прежде, используют их. В прошлом году мы разрабатывали один новосибирский проект, который должен был быть полностью снят на телефон, потому что сам характер, идея фильма не подразумевали, что у автора будет камера, микрофон, куча оборудования. Ведь если ты придёшь к герою в маленькую комнату с ветрозащитным микрофоном, он даже поворачиваться не сможет. Новая техника может создавать новую близость между героем и автором, сокращать дистанцию между ними.
Кристина: Всё дело в голове. Мне кажется, сейчас, с одной стороны, снять документальный фильм безумно просто, а, с другой стороны, безумно сложно. Потому что сложность как раз в этой простоте. Непросто, когда у тебя в руках телефон, а ты должен найти изумруд, переработать его, огранить и сделать произведением искусства. Сейчас про наше поколение говорят: «Они не пробовали снимать на плёнку». Следующее спросят: «Эх, вы, салаги, не пробовали снимать на айфон!».
4 февраля 2014
